Ce que je vais raconter de ma première nuit de New York fera sourire les Américains;
aussi bien est-ce dans ce but que je l'écris. Dans un livre du merveilleux Rudyard Kipling,
je me rappelle avoir lu les épouvantes du sauvage Mowgli la première fois qu'il coucha
dans une cabane close: l'impression de sentir un toit au-dessus de sa tête lui devint bientôt
si intolérable, qu'il fut obligé d'aller s'étendre dehors à la belle étoile. Eh bien! J'ai presque
subi cette nuit une petite angoisse analogue, et c'étaient les gratte-ciel, c'étaient les grandes
lettres réclames au-dessus de moi, c'étaient les grands tonneaux rouges montés sur leurs
échasses de fonte; trop de choses en l'air, vraiment, pas assez de calme là-haut. Et puis, ces
six millions d'êtres humains tassés alentour, ce foisonnement de monde, cette superposition à
outrance oppressaient mon sommeil. Oh! Les gratte-ciel, déformés et allongés en rêve! Un en
particulier (celui du trust des caoutchoucs, si je ne m'abuse), un qui surgit là très proche, un
tout en marbre qui doit être d'un poids à faire frémir! Il m'écrasait comme une surcharge, et
parfois quelque hallucination me le montrait incliné et croulant...
C'est dimanche aujourd'hui; le matin se lève dans une brume lourde et moite; il fera une
des chaudes journées de cette saison automnale qu'on appelle ici «l'été indien». Sur New
York pèse la torpeur des dimanches anglais et, dans les avenues, les voitures électriques
ont consenti une trêve d'agitation. Rien à faire, les théâtres chôment et demain seulement je
pourrai commencer à suivre les répétitions du drame qui m'a amené en Amérique. Mais dans
le voisinage, tout près, il y a Central Park, que j'aperçois par ma fenêtre, avec ses arbres déjà
effeuillés; j'irai donc là, chercher un peu d'air et de paix. | То, что я сейчас расскажу о моей первой ночи в Нью Йорке, развеселит американцев; в сущности, я для этого и пишу. Помню, читал я когда-то в одной книге восхитительного Редьярда Киплинга, как дикаря Маугли, впервые в жизни ночевавшего в закрытой хижине, охватил ужас: ощущение крыши над головой оказалось настолько мучительным, что юноше пришлось выбраться наружу и улечься под открытым небом. Так вот, я в эту ночь пережил нечто подобное, только меня давили небоскребы, гигантские буквы рекламы где-то вверху, огромные красные бочки на чугунных опорах; теснота висела в воздухе, в небе тоже не было покоя. А в довершение - эта огромная людская масса, семь миллионов человеческих существ, сгрудившихся вокруг меня... какой уж там сон! Больше всего донимали небоскребы, во сне вытянутые и деформированные. Один из них (резиновый трест, если не ошибаюсь) возвышался совсем рядом - сплошной мрамор, я даже похолодел, пытаясь вообразить себе этот вес... раздавит, следа не останется... а фантазии тревожного полусна уже рисуют картину: вот он клонится, падает, разваливаясь на куски... Сегодня воскресенье; утро занимается в тяжелом, сыром тумане; будет один из теплых осенних дней, обычных для сезона, который здесь называют "индейским летом". Нью Йорк застыл в скучном безделье "английского" выходного, электрические машины на улицах, похоже, сговорились устроить передышку от лихорадочных гонок. Делать нечего, театры не работают; только завтра я смогу приступить к репетициям драмы, ради которой приехал в Америку. Впрочем, по соседству, совсем рядом, есть Центральный парк, из моего окна видны его уже облетевшие деревья; пойду я, пожалуй, туда, попробую немного подышать и успокоиться. |