Ce que je vais raconter de ma première nuit de New York fera sourire les Américains;
aussi bien est-ce dans ce but que je l'écris. Dans un livre du merveilleux Rudyard Kipling,
je me rappelle avoir lu les épouvantes du sauvage Mowgli la première fois qu'il coucha
dans une cabane close: l'impression de sentir un toit au-dessus de sa tête lui devint bientôt
si intolérable, qu'il fut obligé d'aller s'étendre dehors à la belle étoile. Eh bien! J'ai presque
subi cette nuit une petite angoisse analogue, et c'étaient les gratte-ciel, c'étaient les grandes
lettres réclames au-dessus de moi, c'étaient les grands tonneaux rouges montés sur leurs
échasses de fonte; trop de choses en l'air, vraiment, pas assez de calme là-haut. Et puis, ces
six millions d'êtres humains tassés alentour, ce foisonnement de monde, cette superposition à
outrance oppressaient mon sommeil. Oh! Les gratte-ciel, déformés et allongés en rêve! Un en
particulier (celui du trust des caoutchoucs, si je ne m'abuse), un qui surgit là très proche, un
tout en marbre qui doit être d'un poids à faire frémir! Il m'écrasait comme une surcharge, et
parfois quelque hallucination me le montrait incliné et croulant...
C'est dimanche aujourd'hui; le matin se lève dans une brume lourde et moite; il fera une
des chaudes journées de cette saison automnale qu'on appelle ici «l'été indien». Sur New
York pèse la torpeur des dimanches anglais et, dans les avenues, les voitures électriques
ont consenti une trêve d'agitation. Rien à faire, les théâtres chôment et demain seulement je
pourrai commencer à suivre les répétitions du drame qui m'a amené en Amérique. Mais dans
le voisinage, tout près, il y a Central Park, que j'aperçois par ma fenêtre, avec ses arbres déjà
effeuillés; j'irai donc là, chercher un peu d'air et de paix. | Из "Картинoк всемирного головокружения" Пьера Лоти То, что я собираюсь рассказать о своей первой ночи в Нью-Йорке вызовет у американцев улыбку; впрочем, именно с этой целью я о ней и пишу. Помню, я читал в одной из книг чудного Рeдьярда Киплинга о переживаниях дикаря Маугли, когда он впервые заночевал в закрытой хижине: постепенно, ощущение крыши над головой стало для него настолько невыносимым, что ему ничего другого не оставалось, как выбежать и переночевать под звездами. Ну так вот. Ньюйоркская ночь оказалась для меня почти такой же мучительной - небоскребы, крупные буквы реклам над головой, на крышах большущие красные бочки на чугунных подпорках, избыток предметов в пространстве, в общем, отсутствие покоя там, наверху. И потом, шесть миллионов человек, плотно заполняющих окружающие улицы, эта мельтешащая толпа, эта невыносимая многоярусность угнетали меня во сне. О, небоскребы моих снов, исковерканные и растянутые! Один в особенности (принадлежавший, если не ошибаюсь, резиновому концерну), высился совсем близко - мраморная масса, при мысли о тяжести которой меня бросало в дрожь! Я был раздавлен его грузом, и в возникающих время от времени галлюцинациях я видел, как он клонится и рушится... Нынче воскресенье. Утро встает сквозь влажный, тяжелый туман... Наступает еще один теплый осенний день, день бабьего лета, которое здесь именуют „индейским летом”. Над Нью-Йорком нависла ленивая расслабленность английских воскресений, и электрические автомобили на авеню cговорились о передышке. Делать мне нечего, театры на работают, и только завтра мне удастся увидеть репетиции драмы, которая и привела меня в Америку. Но по соседству, совсем близко, кaк виднo мне из окна, расположен Центральный Парк с его уже поредевшей листвой. Так вот, туда я и пойду в поисках малой толики воздуха и покоя.
|